Лучи восходящего солнца очистили поверхность озера от предутренней туманной дымки. Отразившись от холодного голубого зеркала, лучи брызнули на траву, заиграв радужными переливами в больших, размером едва ли не с горошину, каплях прозрачной росы, повисших на острых кончиках широколистой осоки. В близлежащей роще чирикнула какая-то птаха, проснувшаяся раньше всех. Сначала — робко, с сонливой хрипотцой в голосе, затем — уверенно, громко чисто. Минута — и кроны деревьев ожили всполохами крыльев и птичьей многоголосицей.
Из коттеджа на берегу озера вышли двое. Худощавый пожилой мужчина, одетый в голубые, потертые джинсы и легкую спортивную куртку шел на полшага впереди. Второй был почти вдвое моложе, лет тридцати, в ярко-разноцветом, бесформенном пляжном наряде, с туго набитой авоськой в руке. Сбивая ногами росу с травы, они оставляли позади себя две темно-зеленые дорожки среди матового блеска.
— Все-таки жаль, что Илюша не захотел поехать со мной, — не оборачиваясь, сказал тот, что старше.
— Ты же знаешь, отец, на выходные он вместе с классом едет в Альпы, — извиняющимся тоном ответил молодой.
— Альпы, Альпы, — недовольно проворчал пожилой. — Чего он не видел-то в этих Альпах?
— Может быть, как-нибудь в другой раз, — лицо у молодого было таким, будто у него ныл зуб, а он тщательно старался не подавать вида, что ему больно. — Может быть, в следующие выходные...
— А,- безнадежно махнул рукой пожилой. — Каждую неделю одна и та же история: то Альпы, то Гималаи, то Большой каньон... Вы-то сами с Галиной почему не хотите съездить хотя бы раз?
— У меня дела, — начал оправдываться молодой. — Надо по работе кое-что сделать. Галине в доме нужно прибраться, за продуктами съездить...
— Дела, дела, — передразнил пожилой. — Вы же родились там! Там ваша родина!
— Ну, перестань, отец, — поморщился молодой.
— Что — перестань? Оторвались от корней и не хотите сами себе в этом признаться. Живете, как бирюки, в медвежьем углу.
— Ну какой же это медвежий угол? Вокруг полно соседей.
— Что это за соседи, до которых полдня надо топать?
— На глиссере — пять минут.
— На глиссере... Сосед должен жить за стеной, чтобы ты слышал, как он своего сына за «двойку» ругает, как у него собака лает...
— Отец, давай не будем снова спорить. У нас разные представления о домашнем уюте.
Пожилой снова махнул рукой и недовольно цокнул языком.
Они вышли к серой, блестящей полосе автострады. Чуть в стороне стоял прозрачный, похожий на аквариум, павильончик остановки рейсовых глиссеров. В павильончике уже сидела пожилая супружеская пара. Рядом с ними на скамейке стоял большой, туго набитый черный портфель с потускневшей медной застежкой на широком кожаном языке и ручкой, обмотанной синей изоляционной лентой.
— Доброе утро, Марья Кирилловна! Доброе утро, Петр Леонидович! — Церемонно поздоровался пожилой.
— Приветствуем вас, Александр Алексеевич, — хозяин черного портфеля, приподнявшись, протянул пожилому руку.
— Неужели и сынок сегодня с вами едет? — Спросила Марья Кирилловна.
— Дождешься от него, — недовольно буркнул Александр Алексеевич. — Для него работа дороже отца.
— Ну, отец, у меня же, действительно, полно работы в Биоцентре, — начал оправдываться молодой, скорее перед пожилой парой, нежели перед отцом, с которым все это уже было обговорено десятки раз.
— Знаю, знаю, — махнул рукой Александр Алексеевич и обиженно отвернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен.
С легким шелестом к остановке подкатил голубой каплеобразный глиссер на воздушной подушке,
— Ну, пока, отец.
Сын сунул в руку отцу авоську и запрыгнул в открывшуюся дверь. Дверь плавно встала на место и глиссер, стремительно набирая скорость, полетел над автострадой.
— Э-хе-хе, — ни с того, ни с сего тяжко вздохнул Петр Леонидович и хлопнул ладонями по коленям.
— Долго еще до нашего автобуса? — Спросил Александр Алексеевич.
Марья Кирилловна посмотрела на часы.
— Минут пять, если не отменили.
— С чего бы вдруг?
— Да, говорят, что оставят только два пятничных автобуса, — ответил за жену Петр Леонидович. — А в субботу все рейсы снимут. Ездить, вроде как, все равно, некому, один только ущерб экологии.
— А мы с Петей в пятницу никак не можем ехать, — пожаловалась Марья Кирилловна.
— О нас, стариках, теперь уже вообще никто не думает. А я, может быть, только этими поездками и живу, — от выходных до выходных.
Вдалеке послышался надсадный рев мотора.
— Ну, кажется, идет, — облегченно вздохнула Марья Кирилловна.
На дороге показался желтый прямоугольник автобуса. Пыхтя, кряхтя и откашливаясь клубами сизых выхлопов, он медленно приближался к остановке.
— Вот же колымага, — вроде как недовольно дернул головой Петр Леонидович. Но в голосе его не было раздражения, скорее, в нем слышалась тихая, потаенная радость, — так обычно приветствуют старых друзей: «Жив еще! Ноги еще таскаешь!».
Автобус подкатил к остановке и, скрипнув жалобно тормозами, остановился. Зашипел пневмопривод дверей. Дверная створка дернулась, но осталась на месте. Александру Алексеевичу пришлось пару раз стукнуть по двери кулаком, и только после этого она пропустила пассажиров в душный салон.
В автобусе уже находилось с десяток пассажиров, — все люди не молодые, от полувека и старше. Вежливо раскланявшись, трое новых пассажиров заняли свободные места. Автобус, надрывно взвыв мотором, дернулся с места.
В течении часа автобус медленно полз по автостраде, притормаживая у остановок, чтобы принять немногочисленных пассажиров. Несколько раз за это время мимо него бесшумно, словно призраки, проносились глиссеры, но для людей, сидевших в автобусе, этих удобных и современных средств передвижения как будто не существовало.
С автострады автобус свернул на изрытую провалами, покрытую неровными заплатами асфальтированную дорогу. Машину стало бросать из стороны в сторону, крепко встряхивать на ухабах. Пассажиры, одной рукой прижимая сумки, другой крепко держались за перекладины на спинках сидений.
Наконец они миновали синий дорожный указатель с надписью: «Город». Потянулись серые прямоугольники домов с мутными, как глаза слепцов, окнами, погасшие черные трубы, пустые, безжизненные улицы с покрытием, разломанным проросшей сквозь него травой.
— Умирает Город, — горестно вздохнул Александр Алексеевич, ни к кому конкретно не обращаясь. — А какой был Город!
— И никому стал не нужен, — Петр Леонидович обречено качнул головой. — Мы свой век доживем, и он вместе с нами умрет.
Ближе к центру автобус стал делать остановки. По одному, по двое покидали его пассажиры.
Простившись с Марьей Кирилловной и Петром Леонидовичем, вышел на своей остановке и Александр Алексеевич. Подождав, когда автобус, чавкнув дверью, отъехал от остановки, он перешел дорогу, внимательно посмотрев при этом по сторонам, как будто опасаясь, что невесть откуда выскочит вдруг автомобиль. Он направлялся к второму дому в ряду пятиэтажек, стоявших торцами к дороге. Позвякивая ключами в кармане, он вошел в подъезд, заглянул на всякий случай в почтовый ящик и, ничего там не обнаружив, поднялся на третий этаж.
Открыв дверь ключом, Александр Алексеевич вошел в квартиру и с наслаждением вдохнул застоявшийся воздух с привкусом пыли, скопившейся за неделю. Не выключая свет в прихожей, он прошел на кухню и подключил к сети холодильник. Холодильник зарычал и затрясся.
— Ну-ну, — Александр Алексеевич дружески похлопал холодильник по белому боку с ободранной краской.
Ободренный лаской, холодильник заработал ровно.
Из авоськи Александр Алексеевич переложил в холодильник привезенные с собой продукты: колбасу, яйца, масло, молоко, помидоры. Несколько пакетиков с концентрированной питательной смесью, сунутых в авоську не иначе как женой сына Галиной, он тут же выбросил в мусорное ведро под раковиной.
В комнатах осталась только та мебель, которую сын решил не брать, когда они переезжали в новый дом. Александр Алексеевич провел рукой по пустым книжным стеллажам, на которых сейчас стояло только несколько книг, — те что он брал с собой, отправляясь в Город. А когда-то на этих полках располагалась библиотека, которой завидовали все его друзья и знакомые. Александр Алексеевич улыбнулся, вспомнив, как в свое время он носился по всему Городу, гоняясь за недостающими томами. Кто может оценить эти старания сейчас, когда любую книгу можно получить в течении дня, заказав по каталогу?
Александр Алексеевич включил телевизор, прошелся по всем каналам, — везде была только серая рябь. Понятное дело, — телевещание на Город давно прекращено. Для чего же телевизор все еще стоит здесь?
Александр Алексеевич щелкнул выключателем и прошел в другую комнату. Здесь, на письменном столе у окна, стояла старенькая стереосистема. Александр Алексеевич нажал сетевую клавишу и на табло загорелись зеленые полоски индикаторов. Выбрав диск, Александр Алексеевич поставил его на проигрыватель и сел на продавленный диван, покрытый вылинявшим и вытертым пледом. После некоторой паузы из динамиков полились медленные, тягучие звуки органа, вырисовывающие вначале только общие контуры знаменитой темы.
Александр Алексеевич посмотрел в окно: деревья на улице разрослись так, что соседнего дома почти не было видно.
Александр Алексеевич подложил под голову подушку. Он пока еще отказывался считать себя стариком, но, тем не менее, долгая дорога утомила его. Александр Алексеевич закрыл глаза. Голова его склонилась к плечу. Незаметно для себя он уснул...
...Разбудили его какие-то негромкие посторонние звуки: шелест, поскрипывание, едва слышные хлопки, чье-то не то бормотание, не то просто сопение.
Александр Алексеевич размежил веки. По глазам ударила ослепительная полоска солнечных лучей, пробившихся в щелку между неплотно задернутыми шторами. Болезненно сморщившись, Александр Алексеевич перевернулся на бок, натянул на голову сползшее до пола одеяло.
— Проснулся, Санек?
Санек тяжело оторвал от подушки голову со спутанными волосами.
Возле распахнутого гардероба стоял отец и что-то выискивал на полках.
— Сколько времени? — Хриплым со сна голосом поинтересовался Санек.
— Седьмой час, — не очень определенно ответил отец, а это означало, что сейчас на самом деле не больше шести.
Санек снова уткнулся лицом в подушку.
— Спать бы да спать еще, — пробубнил он оттуда. — Суббота же...
— Мы с матерью на дачу собираемся, — отец перестал рыться в шкафу и повернулся к пытавшемуся снова заснуть сыну. — Поедем с нами.
Санек резко, как будто испугавшись чего, отрицательно замотал головой.
— Да брось ты, — принялся уговаривать отец. — Погода отличная. Чего в городе-то делать в такую жару?
— А чего там у вас на даче хорошего? — Приподняв голову, ответил Санек.
— Природа, свежий воздух...
— Обойдусь, — буркнул Санек.
— Поможешь нам с матерью на огороде, — настаивал отец.
— Ваша картошка обходится дороже магазинной, — упирался Санек.
— Так зато ж своя.
— Ну и что?
— Вкуснее.
— Не поеду, — резко отрезал Санек. — Что за удовольствие: три часа в электричке, в жаре и духоте, потом час в набитом автобусе, потом еще пешком, — и все только ради того, чтобы покопаться в земле. А после этого даже помыться нормально негде. Днем — слепни да оводы, ночью — комары... Мазохизм какой-то.
— Э-эх, — безнадежно махнул рукой отец. — Спи, лентяй. Вырастешь, своих детей заимеешь, тогда и поймешь, какая это радость — своими руками на земле что-то вырастить.
— Ага, тогда и пойму, — не очень внятно пробормотал Санек, снова проваливаясь в глубокий предутренний сон...
...Чтобы спустя много лет проснуться Александром Алексеевичем, задремавшим в старом кресле, в пустой квартире на окраине брошенного людьми Города.
Лучи восходящего солнца очистили поверхность озера от предутренней туманной дымки. Отразившись от холодного голубого зеркала, лучи брызнули на траву, заиграв радужными переливами в больших, размером едва ли не с горошину, каплях прозрачной росы, повисших на острых кончиках широколистой осоки. В близлежащей роще чирикнула какая-то птаха, проснувшаяся раньше всех. Сначала — робко, с сонливой хрипотцой в голосе, затем — уверенно, громко чисто. Минута — и кроны деревьев ожили всполохами крыльев и птичьей многоголосицей.
Из коттеджа на берегу озера вышли двое. Худощавый пожилой мужчина, одетый в голубые, потертые джинсы и легкую спортивную куртку шел на полшага впереди. Второй был почти вдвое моложе, лет тридцати, в ярко-разноцветом, бесформенном пляжном наряде, с туго набитой авоськой в руке. Сбивая ногами росу с травы, они оставляли позади себя две темно-зеленые дорожки среди матового блеска.
— Все-таки жаль, что Илюша не захотел поехать со мной, — не оборачиваясь, сказал тот, что старше.
— Ты же знаешь, отец, на выходные он вместе с классом едет в Альпы, — извиняющимся тоном ответил молодой.
— Альпы, Альпы, — недовольно проворчал пожилой. — Чего он не видел-то в этих Альпах?
— Может быть, как-нибудь в другой раз, — лицо у молодого было таким, будто у него ныл зуб, а он тщательно старался не подавать вида, что ему больно. — Может быть, в следующие выходные...
— А,- безнадежно махнул рукой пожилой. — Каждую неделю одна и та же история: то Альпы, то Гималаи, то Большой каньон... Вы-то сами с Галиной почему не хотите съездить хотя бы раз?
— У меня дела, — начал оправдываться молодой. — Надо по работе кое-что сделать. Галине в доме нужно прибраться, за продуктами съездить...
— Дела, дела, — передразнил пожилой. — Вы же родились там! Там ваша родина!
— Ну, перестань, отец, — поморщился молодой.
— Что — перестань? Оторвались от корней и не хотите сами себе в этом признаться. Живете, как бирюки, в медвежьем углу.
— Ну какой же это медвежий угол? Вокруг полно соседей.
— Что это за соседи, до которых полдня надо топать?
— На глиссере — пять минут.
— На глиссере... Сосед должен жить за стеной, чтобы ты слышал, как он своего сына за «двойку» ругает, как у него собака лает...
— Отец, давай не будем снова спорить. У нас разные представления о домашнем уюте.
Пожилой снова махнул рукой и недовольно цокнул языком.
Они вышли к серой, блестящей полосе автострады. Чуть в стороне стоял прозрачный, похожий на аквариум, павильончик остановки рейсовых глиссеров. В павильончике уже сидела пожилая супружеская пара. Рядом с ними на скамейке стоял большой, туго набитый черный портфель с потускневшей медной застежкой на широком кожаном языке и ручкой, обмотанной синей изоляционной лентой.
— Доброе утро, Марья Кирилловна! Доброе утро, Петр Леонидович! — Церемонно поздоровался пожилой.
— Приветствуем вас, Александр Алексеевич, — хозяин черного портфеля, приподнявшись, протянул пожилому руку.
— Неужели и сынок сегодня с вами едет? — Спросила Марья Кирилловна.
— Дождешься от него, — недовольно буркнул Александр Алексеевич. — Для него работа дороже отца.
— Ну, отец, у меня же, действительно, полно работы в Биоцентре, — начал оправдываться молодой, скорее перед пожилой парой, нежели перед отцом, с которым все это уже было обговорено десятки раз.
— Знаю, знаю, — махнул рукой Александр Алексеевич и обиженно отвернулся в сторону, давая понять, что разговор окончен.
С легким шелестом к остановке подкатил голубой каплеобразный глиссер на воздушной подушке,
— Ну, пока, отец.
Сын сунул в руку отцу авоську и запрыгнул в открывшуюся дверь. Дверь плавно встала на место и глиссер, стремительно набирая скорость, полетел над автострадой.
— Э-хе-хе, — ни с того, ни с сего тяжко вздохнул Петр Леонидович и хлопнул ладонями по коленям.
— Долго еще до нашего автобуса? — Спросил Александр Алексеевич.
Марья Кирилловна посмотрела на часы.
— Минут пять, если не отменили.
— С чего бы вдруг?
— Да, говорят, что оставят только два пятничных автобуса, — ответил за жену Петр Леонидович. — А в субботу все рейсы снимут. Ездить, вроде как, все равно, некому, один только ущерб экологии.
— А мы с Петей в пятницу никак не можем ехать, — пожаловалась Марья Кирилловна.
— О нас, стариках, теперь уже вообще никто не думает. А я, может быть, только этими поездками и живу, — от выходных до выходных.
Вдалеке послышался надсадный рев мотора.
— Ну, кажется, идет, — облегченно вздохнула Марья Кирилловна.
На дороге показался желтый прямоугольник автобуса. Пыхтя, кряхтя и откашливаясь клубами сизых выхлопов, он медленно приближался к остановке.
— Вот же колымага, — вроде как недовольно дернул головой Петр Леонидович. Но в голосе его не было раздражения, скорее, в нем слышалась тихая, потаенная радость, — так обычно приветствуют старых друзей: «Жив еще! Ноги еще таскаешь!».
Автобус подкатил к остановке и, скрипнув жалобно тормозами, остановился. Зашипел пневмопривод дверей. Дверная створка дернулась, но осталась на месте. Александру Алексеевичу пришлось пару раз стукнуть по двери кулаком, и только после этого она пропустила пассажиров в душный салон.
В автобусе уже находилось с десяток пассажиров, — все люди не молодые, от полувека и старше. Вежливо раскланявшись, трое новых пассажиров заняли свободные места. Автобус, надрывно взвыв мотором, дернулся с места.
В течении часа автобус медленно полз по автостраде, притормаживая у остановок, чтобы принять немногочисленных пассажиров. Несколько раз за это время мимо него бесшумно, словно призраки, проносились глиссеры, но для людей, сидевших в автобусе, этих удобных и современных средств передвижения как будто не существовало.
С автострады автобус свернул на изрытую провалами, покрытую неровными заплатами асфальтированную дорогу. Машину стало бросать из стороны в сторону, крепко встряхивать на ухабах. Пассажиры, одной рукой прижимая сумки, другой крепко держались за перекладины на спинках сидений.
Наконец они миновали синий дорожный указатель с надписью: «Город». Потянулись серые прямоугольники домов с мутными, как глаза слепцов, окнами, погасшие черные трубы, пустые, безжизненные улицы с покрытием, разломанным проросшей сквозь него травой.
— Умирает Город, — горестно вздохнул Александр Алексеевич, ни к кому конкретно не обращаясь. — А какой был Город!
— И никому стал не нужен, — Петр Леонидович обречено качнул головой. — Мы свой век доживем, и он вместе с нами умрет.
Ближе к центру автобус стал делать остановки. По одному, по двое покидали его пассажиры.
Простившись с Марьей Кирилловной и Петром Леонидовичем, вышел на своей остановке и Александр Алексеевич. Подождав, когда автобус, чавкнув дверью, отъехал от остановки, он перешел дорогу, внимательно посмотрев при этом по сторонам, как будто опасаясь, что невесть откуда выскочит вдруг автомобиль. Он направлялся к второму дому в ряду пятиэтажек, стоявших торцами к дороге. Позвякивая ключами в кармане, он вошел в подъезд, заглянул на всякий случай в почтовый ящик и, ничего там не обнаружив, поднялся на третий этаж.
Открыв дверь ключом, Александр Алексеевич вошел в квартиру и с наслаждением вдохнул застоявшийся воздух с привкусом пыли, скопившейся за неделю. Не выключая свет в прихожей, он прошел на кухню и подключил к сети холодильник. Холодильник зарычал и затрясся.
— Ну-ну, — Александр Алексеевич дружески похлопал холодильник по белому боку с ободранной краской.
Ободренный лаской, холодильник заработал ровно.
Из авоськи Александр Алексеевич переложил в холодильник привезенные с собой продукты: колбасу, яйца, масло, молоко, помидоры. Несколько пакетиков с концентрированной питательной смесью, сунутых в авоську не иначе как женой сына Галиной, он тут же выбросил в мусорное ведро под раковиной.
В комнатах осталась только та мебель, которую сын решил не брать, когда они переезжали в новый дом. Александр Алексеевич провел рукой по пустым книжным стеллажам, на которых сейчас стояло только несколько книг, — те что он брал с собой, отправляясь в Город. А когда-то на этих полках располагалась библиотека, которой завидовали все его друзья и знакомые. Александр Алексеевич улыбнулся, вспомнив, как в свое время он носился по всему Городу, гоняясь за недостающими томами. Кто может оценить эти старания сейчас, когда любую книгу можно получить в течении дня, заказав по каталогу?
Александр Алексеевич включил телевизор, прошелся по всем каналам, — везде была только серая рябь. Понятное дело, — телевещание на Город давно прекращено. Для чего же телевизор все еще стоит здесь?
Александр Алексеевич щелкнул выключателем и прошел в другую комнату. Здесь, на письменном столе у окна, стояла старенькая стереосистема. Александр Алексеевич нажал сетевую клавишу и на табло загорелись зеленые полоски индикаторов. Выбрав диск, Александр Алексеевич поставил его на проигрыватель и сел на продавленный диван, покрытый вылинявшим и вытертым пледом. После некоторой паузы из динамиков полились медленные, тягучие звуки органа, вырисовывающие вначале только общие контуры знаменитой темы.
Александр Алексеевич посмотрел в окно: деревья на улице разрослись так, что соседнего дома почти не было видно.
Александр Алексеевич подложил под голову подушку. Он пока еще отказывался считать себя стариком, но, тем не менее, долгая дорога утомила его. Александр Алексеевич закрыл глаза. Голова его склонилась к плечу. Незаметно для себя он уснул...
...Разбудили его какие-то негромкие посторонние звуки: шелест, поскрипывание, едва слышные хлопки, чье-то не то бормотание, не то просто сопение.
Александр Алексеевич размежил веки. По глазам ударила ослепительная полоска солнечных лучей, пробившихся в щелку между неплотно задернутыми шторами. Болезненно сморщившись, Александр Алексеевич перевернулся на бок, натянул на голову сползшее до пола одеяло.
— Проснулся, Санек?
Санек тяжело оторвал от подушки голову со спутанными волосами.
Возле распахнутого гардероба стоял отец и что-то выискивал на полках.
— Сколько времени? — Хриплым со сна голосом поинтересовался Санек.
— Седьмой час, — не очень определенно ответил отец, а это означало, что сейчас на самом деле не больше шести.
Санек снова уткнулся лицом в подушку.
— Спать бы да спать еще, — пробубнил он оттуда. — Суббота же...
— Мы с матерью на дачу собираемся, — отец перестал рыться в шкафу и повернулся к пытавшемуся снова заснуть сыну. — Поедем с нами.
Санек резко, как будто испугавшись чего, отрицательно замотал головой.
— Да брось ты, — принялся уговаривать отец. — Погода отличная. Чего в городе-то делать в такую жару?
— А чего там у вас на даче хорошего? — Приподняв голову, ответил Санек.
— Природа, свежий воздух...
— Обойдусь, — буркнул Санек.
— Поможешь нам с матерью на огороде, — настаивал отец.
— Ваша картошка обходится дороже магазинной, — упирался Санек.
— Так зато ж своя.
— Ну и что?
— Вкуснее.
— Не поеду, — резко отрезал Санек. — Что за удовольствие: три часа в электричке, в жаре и духоте, потом час в набитом автобусе, потом еще пешком, — и все только ради того, чтобы покопаться в земле. А после этого даже помыться нормально негде. Днем — слепни да оводы, ночью — комары... Мазохизм какой-то.
— Э-эх, — безнадежно махнул рукой отец. — Спи, лентяй. Вырастешь, своих детей заимеешь, тогда и поймешь, какая это радость — своими руками на земле что-то вырастить.
— Ага, тогда и пойму, — не очень внятно пробормотал Санек, снова проваливаясь в глубокий предутренний сон...
...Чтобы спустя много лет проснуться Александром Алексеевичем, задремавшим в старом кресле, в пустой квартире на окраине брошенного людьми Города.
Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin