В интересное время живем! Ох, какое же интересное время! Все меняется на глазах, с такой скоростью что, не ровен час, попадешь впросак, не разобравшись в понятиях, прежде казавшихся элементарными. Левые становятся правыми, а правые — левыми, красные — коричневыми, прилагательное «голубой» превращается вдруг в почти неприличное ругательство. С остальными цветами пока до конца не разобрались. Телеведущие и журналисты оперируют блатной лексикой не хуже татуированных братков. Политики, — ну, у них-то, ясное дело, все давно уже «по понятиям». А ненормативная лексика, того и гляди, будет объявлена общеязыковой нормой. Уже сейчас слова, прежде обозначавшиеся в тексте стыдливым многоточием, печатаются, что называется, открытым текстом. Где угодно, — в газетах, журналах, книгах, которые при этом, как не странно, продолжают называть «художественной литературой». Для примера полистайте последнюю книжку Пелевина «ДПП», — только руки потом вымыть не забудьте. Исключительно мерзкая книжонка. А не так давно в литературной прессе анонсировался, а затем вполне серьезно обсуждался первый том некой энциклопедии матерных слов, полностью посвященный только одному, но самому знаменитому из всего списка. Ну да, то самое словечко, что прежде лишь недоумки на заборах да стенах общественных сортиров писали. Вот уж, действительно, проблема для филологов!

Впрочем, у нас сейчас речь не о филологах, а о писателях, которые с энтузиазмом комсомольцев 70-х, кинулись, точно костыли в шпалы дороги, которая никуда не ведет, вколачивать в свои тексты нецензурщину. И ведь, что особенно обидно, в фантастику эта грязь тоже потихоньку протекает. Доводы в пользу расширения писательского словаря за счет матерщины обычно приводятся одни и те же. Во-первых, матерные слова помогают лучше передать эмоциональное состояние героя. Во-вторых, мы ведь, действительно, так говорим, так что же обманывать читателей, придумывая несуществующий литературный язык? Вот, собственно, и вся аргументация. Во всяком случае, я другой не слышал.

Ну, представьте себе, во что превратилась бы русская литература, если бы все писали тем же языком, как изъясняются коренные обитатели улиц. Представили? Ну, и как впечатление?

Что же касается особой выразительности матерных слов, их способности передать весь спектр человеческих эмоций, то это и вовсе глупость несусветная. Многие ли способны осилить полный том самого, наверное, знаменитого матерщинника Юза Алешковского? Меня лично хватило лишь на одну крошечную повестюльку «Николай Николаевич». Поначалу кажется смешным то, что в тексте каждое третье-четвертое слово матерное, но очень скоро это становится противным. Закрадывается мысль, а не издевается ли автор над читателем, подсовывая под видом литературного произведения словесный понос?

В одном из своих интервью блестящий переводчик Виктор Голышев сказал следующее: «Я думаю, что литература не должна подражать жизни, это — часть жизни, и она должна быть достаточно сильной сама по себе, потому что серости, скуки, неаккуратности хватает и без искусства; искусство не для того существует, чтобы это удваивать и натурально изображать».

У литераторов имеется огромнейший запас выразительных средств, используя которые, можно описать все, что угодно, передать любые эмоции, выстроить мудреный диалог, всегда оставаясь хозяином положения. Начиная от простейших эвфемизмов, с помощью которых в фантастике можно просто чудеса творить, и заканчивая чисто литературными трюками, вроде потери очередной главы текста, в которой вот как раз то самое и прописано! (Венедикт Ерофеев «Москва-Петушки»). Когда же человеку, взявшемуся за перо или усевшемуся за клавиатуру компьютера, не приходит в голову ничего иного, как только лупить прямо по тексту все то, что вертится на языке, то это свидетельствует, в лучшем случае, о желании отдать дань моде, в худшем — об убогости мышления и литературной несостоятельности. Ни то, ни другое симпатии не вызывает.

6.10.03

Автор: Алексей Калугин. Author: Aleksey Kalugin